Оратор как объект восприятия представляет собой единство разума, чувства и воли. Эти три компонента и составляют, по сути дела, то, что включается в понятие эстетической выразительности речи.

Конечно, главное внимание обращается на содержание, но не стоит забывать и об эмоционально-чувственной сфе­ре, на которую оказывают влияние кинесические средства, способствующие установлению невербальных контактов в общении. (Кинесика — наука, изучающая всю совокупность телодвижений).

Речь — не только произнесение слов, не только воп­росы и поиск ответов, не только обмен репликами, но и текст в лицах. Для того чтобы выразить движение души, слов иногда не хватает. Сцепление понятий в уме бывает столь тонко, столь нежно, что малейшее покушение на эту связь словами разрывает и уничтожает ее. Здесь ора­тор должен призвать на помощь другой язык — язык дви­жения, дополнить лицом, рукой. Грудной ребенок вообще не может сказать ни слова, но как прекрасно мы его пони­маем! Он «говорит» мимикой лица, движениями тела, изме­нениями тона в голосе — и добивается желаемого.

Немаловажное значение для эмоционального воздей­ствия оратора на аудиторию имеет проблема владения сво­им лицом, по которому можно судить об эмоциональных переживаниях человека.

Человеческое лицо асимметрично, в результате чего левая и правая его стороны находятся под контролем раз­ных полушарий мозга. Правое полушарие управляет эмо­циями, воображением и сенсорной деятельностью. Связи управления перекрещиваются так, что работа доминиру­ющего левого полушария отражается на правой стороне и придает ей выражение, поддающееся большему контро­лю. Поскольку работа правого полушария мозга отража­ется на левой стороне лица, то на ней труднее скрыть чувства.

Положительные эмоции отражаются на обеих сторо­нах лица более или менее равномерно, отрицательные — более отчетливо выражены на левой стороне. Однако оба полушария мозга функционируют совместно, поэтому опи­санные различия касаются нюансов выражения.

Особенно экспрессивны губы человека. Всем известно, что плотно сжатые губы отражают глубокую задумчивость, изогнутые — сомнение или сарказм. Улыбка, как правило, выражает дружелюбие, потребность в одобрении.

По лицу можно судить об эмоциональных пережива­ниях человека и читать тончайшие оттенки многих душев­ных состояний. Даже становление противоречивых чувств, их борьба и смятение отражаются в характерных внешних признаках и распознаются глазом наблюдателя.

Арсенал основных человеческих эмоций, которые от­ражаются на лице, включает в себя удивление, страх, от­вращение, радость и печаль. Для оратора очень важно на­учиться управлять ими в ходе своего выступления.

Удивление — это кратковременная реакция, проявля­ется внезапно. Если есть время подумать о том, что может удивить, то удивление на лице не фиксируется. Отмеча­ются следующие стимулы удивления: вид человека, звук, запах, прикосновение, вопрос, идея. Основные проявления: брови вздернуты вверх; на лбу глубокие морщины; глаза широко раскрыты, над радужной оболочкой видна белая склера; рот широко открыт, мышцы ослаблены.

Это контролируемая эмоция. Она заметно сдерживает­ся говорящим, но тем не менее проявляется. Говорящий должен знать, что если он и не желает реагировать на ка­кую-либо информацию или ситуацию, то непроизвольное удивление может подвести его. Слушающие неосознанно делают выводы о том, что говорящий что-то скрывает, что он не совсем искренен.

Страх — возникает как предвосхищение чего-то очень пагубного для организма и личности. Основные проявле­ния: брови подняты, растянуты, сведены; появление ко­ротких морщин на лбу; глаза раскрыты, сверху радужных оболочек видна белая склера, нижнее веко сильно напря­жено; губы раздвинуты, сильно напряжены и оттянуты на­зад. В процессе говорения эмоция страха — не очень частый гость, она проявляется лишь в исключительных случаях.

Отвращение — это реакция на неприятные запахи, зву­ки, прикосновения или восприятия некоторых объектов, в том числе при произнесении некоторых слов или словосочетаний.

Основные проявления: брови опущены; отсутствие мор­щин на лбу; глаза сужены, почти закрыты, уголки губ опу­щены. Иногда, как при тошноте, открыт рот, на носу мор­щинки (чем интенсивнее отвращение, тем их больше). От­вращение к людям в поведении говорящего проявляется в виде презрения.

Внешне это выражается следующим:

а)  сжатие губ одной стороны рта и поднятие уголков губ другой;

б)  легкое наморщивание носа;

в)  заметное сужение глазной щели с той стороны, где подняты губы.

Подобного рода экспрессии возникают как реакция на вопрос или неприятную критику. Говорящие должны быть бдительны по отношению к тому, чтобы не допустить та­кую экспрессию, так как слушающие улавливают ее мгно­венно. Результат ясен: недоверие к выступающему.

Радость — переживается как ощущение приятного. У лиц с эгоистической направленностью эта эмоция проявля­ется в момент осознания своей значимости.

Основные проявления: брови и лоб почти не принима­ют участия в формировании экспрессии радости; глаза час­то сужаются и блестят; рот растягивается, уголки губ под­нимаются кверху. От этого лицо приобретает шарообраз­ность, «расплывается» в стороны.

Радость формирует на лице улыбку, и это положи­тельно воздействует на аудиторию. Однако следует помнить, что улыбка бывает искренняя и деланная. Люди всегда рас­познают неискреннюю улыбку, и это отрицательно сказы­вается на их отношении к говорящему.

Печаль — чаще всего связывается с какими-то поте­рями. Она может оставаться на лицах людей от нескольких минут до нескольких дней. Данная эмоция имеет довольно широкий диапазон — от состояния печали до горя и стра­дания.

Внешние проявления между тем не всегда свидетель­ствуют о глубине переживаний. Основные проявления: брови сдвинуты вместе, внешние концы опущены; между бровя­ми пролегают небольшие вертикальные складки; на сере­дине лба короткие морщины; глаза слегка прикрыты: ниж­нее веко поднято, а верхнее образует складку в виде тре­угольника; уголки рта опущены.

Экспрессии лица — это отражение эмоциональных пе­реживаний. По ним можно судить о том, как человек отно­сится к реальной действительности. Знание системы эксп­рессии дает в руки лектору эффективный инструмент, с помощью которого можно изменять свое эмоциональное состояние.

Если намеренно создать на своем лице, скажем, эксп­рессию радости, то через некоторое время (10—15 минут) мы действительно начнем радоваться, если печали — пе­чалиться и т. д. А это значит, что оратор становится обла­дателем методики, которая дает ему возможность созна­тельно управлять арсеналом своих эмоций.

Но главное — это лицо, а на нем вся мощь — в глазах. Очень важно владеть глазами, тем более что остальные черты лица не должны чрезмерно играть, чтобы, как пи­сал Цицерон, «не впасть в какую-нибудь глупость или урод­ливость… Глаза наши — то пристальным взором, то смяг­ченным, то резким, то веселым — выражают движения души в соответствии с самим тоном нашей речи».

Сила внутренней убежденности оратора выражается во взгляде. Опытные ораторы советуют обращать свой взгляд на нескольких слушателей. Если перед оратором большая группа, то слушателей необходимо выбрать в разных час­тях аудитории. Иначе существует опасность потерять под­держку в какой-то части аудитории. Отдельные студенты имеют привычку занимать места в помещении в его «мерт­вой зоне». До некоторого времени преподаватель их не за­мечает, а после того как этим слушателям наскучит слу­шать, говорящий уже не в состоянии повлиять на них не­насильственными средствами, так как логико-психологичес­кий компонент речевого воздействия не восстанавливается.

Обращаться к сидящим впереди слушателям следует взглядом, который предназначен друзьям. Взгляд не дол­жен быть невыразительным, стеклянным. Переходя взгля­дом от одного слушателя к другому, нужно поворачивать и голову. Не следует смотреть на кого-либо искоса: такой взгляд воспринимается как скользкий, не заслуживающий доверия.

Всем движениям души соответствуют движения тела, но движения не сценические, воспроизводящие каждое слово, а иные, поясняющие общее содержание мыслей не показом, но намеком.

«Поворот тела должен быть уверенный и мужественный, не как у ораторов на сцене, а как у бойца при оружии. Кисть руки — не слишком подвижная, сопровождающая, а не ра­зыгрывающая слова пальцами; рука — выдвинутая вперед, вроде как копье красноречия; удар ступней — то в начале, то в конце страстных частей» — вновь находим у Цицерона.

Жесты как средство передачи мысли возникли давно, гораздо раньше слова и являются важным инструментом человеческого общения. С помощью жестов можно указать на какие-либо предметы, показать их размеры, подчерк­нуть важность сказанного. Иными словами, для создания образов своих идей можно пользоваться руками. Очень не­легко провести классификацию жестов, так как они строго индивидуальны.

Наблюдения позволили определить типы жестов, име­ющих общее значение: жесты, указывающие направление; описывающие размер, объем; поясняющие чувства и ин­тенсивность.

Опытные ораторы советуют в период подготовки к выс­туплению подчеркивать те слова, где уместно использо­вать жесты (направление, размер, объем — позволяют пе­редать видимость натуральности).

Жесты, выражающие чувства и напряжение, труднее всего как-то определить. Но они употребляются довольно часто, так как выражают отношение и настроение говоря­щего. Поднимающиеся вверх руки символизируют нараста­ние напряжения, то, что говорящего переполняют эмоции. Руки, опущенные ниже пояса, ладони разведены — такой жест говорит о том, что человек потерпел неудачу. Жесты — язык понятный всем, и не надо бояться пользоваться им.

Иногда выступление напоминает балет, в котором зву­чащее слово начисто заслоняется чрезвычайно активными жестами, которые, конечно, оживляют речь, но ими сле­дует пользоваться дозированно.

Выразительный жест (поднятая рука, сжатый кулак, резкое и быстрое движение) должен соответствовать смыс­лу и значению данной фразы или отдельного слова (здесь жест действует заодно с тоном, удваивает силу речи) — таково мнение большинства опрошенных ораторов.

В ораторском искусстве важную роль играют привыч­ные, интуитивные формы поведения. Привычка — это слож­ное действенно-психологическое образование, воплощаю­щее в себе единство духовной и материально-практичес­кой активности. Поза, жест и мимика — в какой-то мере интуитивное наглядное выражение мысли.

Вот почему чувственное проникновение в тему и пафос предстоящего публичного выступления, несомненно, ин­туитивно готовят и определяют их логическую мотивиров­ку. Физические действия оратора на трибуне — явления чаще всего сиюминутные. В этом их свойстве, в этом их временном движущемся характере и содержится их есте­ственность и сила как своеобразного языка чувств.

Эмоции составляют многоуровневую структуру психи­ческой регуляции целостного поведения человека, включа­ют в себя побудительный (или мотивационный), исполни­тельский и специфический человеческий уровень сознатель­ной регуляции.

В пределах побудительного уровня действуют аффек­тивные процессы, в состав которых входят чувства, воля, желания.

На исполнительском уровне регуляции принимают уча­стие, главным образом, познавательные процессы, кото­рые обусловливают соответствие между деятельностью и конкретными существующими условиями.

На уровне сознательной регуляции, свойственной че­ловеку как общественному существу, в качестве основы и общей закономерности произвольной регуляции выступа­ет воля, при этом оценка и самооценка способны оказывать регулирующее влияние на успешность выполнения деятель­ности.

Эмоции выполняют функцию «внутренних сигналов», которые участвуют в регулировании речевых процессов. С их помощью выражается мотив, реализуемый в непосред­ственных переживаниях и стремлениях к достижению цели.

Особенности эмоциональной регуляции целостного по­ведения партнеров не только находятся в зависимости от конкретной ситуации, но и сами оказывают существенное воздействие на развертывание общения и на проявление эмоционального облика каждого из его участников. Вместе с тем общение представляет собой одно из наиболее значи­тельных условий, в которых происходит возникновение спе­цифических человеческих эмоций и формирование эмоцио­нального облика индивида.

Сложность эмоционального аспекта общения проявля­ется в совместной деятельности, во взаимоотношениях уча­стников общения, что оказывает влияние на характер об­щения. В различных видах общения эмоциональная регуля­ция реализуется по-разному.

В социально ориентированном общении, осуществляе­мом как лекция, доклад, инициатор общения уже в уста­новлении и поддержании контакта с аудиторией целенап­равленно применяет определенные способы для достиже­ния своеобразного единства между людьми.

Задача инициатора общения состоит в побуждении учас­тников общения к социальной активности, и это побуждение носит эмоционально-окрашенный регулятивный характер.

Эмоциональное поведение оратора Цицерон объединял с важнейшей его задачей: «Нет ничего важнее в говоре­нии, чем склонить слушателя на сторону оратора, и для этого слушатель должен быть так потрясен, чтобы им боль­ше руководило сильное душевное волнение или экстаз, чем сила разумного суждения.

Ведь люди судят гораздо чаще под влиянием ненавис­ти, любви, страсти, раздражения, скорби, радости, надеж­ды, страха, заблуждения, и вообще какого-нибудь душев­ного движения, чем сообразно с истиной, с предписания­ми, с правовыми нормами и с законами».

Эмоции могут так же воспроизводиться в сознании, как и мысли. При этом «язык мысли и язык слов не совпадают друг с другом», так как запоминание мысли не связано с запомина­нием слов, которыми она выражена. Доказательством является тот факт, что если требуется воспроизвести мысль теми же словами, то это очень затрудняет запоминание самой мысли.

Эксперименты показывают, что осмысление фразы, которую произносит носитель языка, является своеобраз­ным переводом с языка мысли на язык слов, а понимание ее другим индивидом есть обратный перевод с языка слов на язык мысли. Установлено, что сопровождение такого перевода эмоциями повышает эффективность запоминания мысли и качество ее воспроизведения за счет эмоциональ­ной мотивации мыслительного процесса.

Звук и эмоции

У слова есть значение. Но только ли значение заклю­чает в себе определенный смысл, несет какую-то инфор­мацию? Есть ли какой-либо смысл в самих звуках слова, в его звуковом оформлении?

Что касается звукоподражательных слов, то тут все понятно. Конечно, их звуковое оформление не случайно, оно имеет определенный смысл. Слово гром и звуками свои­ми «гремит», так же как шелест «шелестит», писк «пищит», а хрип «хрипит». Здесь сама звуковая форма слова подска­зывает его содержание, хотя и в самых общих чертах.

Но если слово называет не звук и не звучащий пред­мет? Вот ряд слов: стрела, стремительно, стриж, стре­коза, ястреб, стрепет, встряхнуть, быстро, струя, стру­на, которые имеют значения, связанные с быстрым движе­нием. И все они содержат звукосочетание стр. Игра слу­чая? Трудно сказать. Ведь можно найти слова, содержа­щие стр, но не обозначающие вообще никакого движе­ния, — страна, астра, строго, остро.

Почему нежный цветок-недотрога назван словом с «не­жными» звуками — мимоза, а злой старик — неблагозвуч­ным словом хрыч? Тоже случай? Возможно. А может быть, здесь проявляются какие-то неизвестные нам свойства зву­ков речи?

Не только слова, но и звуки речи несут в себе инфор­мацию, скрытый смысл. Изучением проблем соединения в слове звучания и значения и возникновения языка занима­ется фоносемантика — теория содержательности звуковой формы в языке.

Какой звук кажется больше — И или О? В большин­стве случаев отвечают — О. Какой звук грубее — И или Р, наверняка — Р. Какой лучше — Д или Ф? Ясно, что Д.

Звуки называют «мягкими и твердыми согласными». Но ведь звуки нельзя потрогать. Не могут они обладать и рос­том, хотя мы привыкли к терминам «высокие» и «низкие» звуки. Видимо, что-то такое есть, что заставляет считать, что А приятнее, чем X, О светлее, чем Ы, Р быстрее, чем Ш, Л мягче, чем Б, и т. д.

Однако все суждения такого рода очень неопределен­ны, неустойчивы, субъективны. Кто-то считает, что И гру­бее, чем Р, или Ы светлее, чем О. Многие вообще думают, что у звуков нет и не может быть таких признаков и все звуки одинаковы. В этих свойствах звуков скрыта одна из тайн рождения, жизни и смерти Слова.

В Древней Греции возник знаменитый лингвистический спор о том, как рождаются слова, как даются имена вещам.

Одни мыслители древности считали, что имена даются «по соглашению», полностью произвольно, по принципу «как хотим, так и назовем». Другие полагали, что имя ка­ким-то образом выражает сущность предмета, т. е. как бы предопределено для этого предмета заранее, по принципу «каждому — по его свойствам».

Философ Платон выбрал «золотую середину». Он, счи­тал, что мы (коллектив носителей языка) вольны в выборе имени предмета, но это не воля случая, не свобода анар­хии. Свобода выбора ограничена свойствами предмета и свой­ствами звуков речи. По мнению Платона, в речи есть звуки быстрые, тонкие, громадные, округлые и т. д. И есть пред­меты быстрые, тонкие, громадные, округлые и т. д. Так вот, «быстрые» предметы получают имена, включающие «быст­рые» звуки; «тонким» предметам подойдут имена с «тонким» звучанием; в состав имен для «громадных» предметов долж­ны входить «громадные» звуки и т. п.

Например, при произношении звука Р язык быстро виб­рирует, поэтому Р — «быстрый» звук, и слова, обозначаю­щие быстрое или резкое движение, включают в себя, как правило, этот звук: река, стремнина, трепет, дробить, крушить, рвать, вертеть и т. д. Примеры Платона в пере­воде на русский язык подтверждают его рассуждения.

Но возражавшие приводили контраргументы. Ведь не всегда же, говорили они, слова, обозначающие быстрое или резкое движение, содержат звук Р: мчаться, нестись, ска­кать, лавина и др. К тому же значение слова может изме­ниться вплоть до противоположного, а звучание останется прежним.

Таких случаев в любом языке сколько угодно. Напри­мер, в древнем языке, общем для всех славян, слово урод­ливый обозначало «хорошо уродившийся», но теперь в русском языке урод имеет значение «человек с некраси­вой, безобразной внешностью». Где же здесь связь звука и смысла?

Слова-омонимы звучат одинаково, но имеют разные значения: ключ — отмычка и ключ — родник; лук — ору­жие и лук — растение. Слова-синонимы, наоборот, звучат по-разному, но их значения близки: аэроплан, самолет, лай­нер; маленький, крошечный, миниатюрный, мизерный.

А сходно звучащие слова в разных языках? Разве они будут обозначать одно и то же? Конечно, нет. Первые сло­ва, которые начинает произносить русский ребенок, это чаще всего мама, лапа, баба, деда.

Представьте себе, что и грузинский ребенок начинает овладение речью с тех же слов. Но для русского и грузина эти слова при сходном звучании имеют различные значения. По-грузински мама означает «папа», деда значит «мама», а бабуа — это «дедушка», которого в некоторых грузинских говорах называют пола.

Казалось бы, аргументы — убийственные для идеи о соответствии значений и звучаний слов. Не так ли?

Но еще Платон предостерегал от того, чтобы с такими аргументами поспешно соглашаться, и приводил такой при­мер. Оружие для сходных целей у разных народов может выглядеть по-разному, иметь разную форму, изготавливать­ся из разных материалов, но это не значит, что назначе­ние и форма всех этих изделий не будут находиться в со­ответствии. Напротив.

Сравним русский двуручный меч, турецкий ятаган и шпагу д’Артаньяна. Какие разные формы! Но все эти фор­мы прекрасно соответствуют назначению (содержанию) пред­метов. Да и в формах, если присмотреться, много общего: все это — вытянутые, продолговатые, заостренные пред­меты с рукоятью.

Совершенно невозможно представить себе меч, ска­жем, в форме шара или куба. И материалы, из которых изготовлены эти виды оружия, тоже должны быть сходны­ми — прочными, упругими, твердыми. Нельзя же сделать шпагу из шерсти или боевой меч из стекла.

Так что, может быть, у звучаний разных слов, называю­щих одно и то же, обнаружатся какие-то сходные свойства?

Этот, пожалуй, самый длинный языковедческий спор, то затихая, то вспыхивая с новой силой, продолжался до нашего времени и шел с переменным успехом.

М. В. Ломоносов был уверен, что звуки речи обладают некоторой содержательностью, и даже рекомендовал ис­пользовать эти свойства звуков для придания художествен­ным произведениям большей выразительности: «В россий­ском языке, как кажется, частое повторение письмена А способствовать может к изображению великолепия, вели­кого пространства, глубины и вышины… учащение письмен Е, И, Е, Ю — к изображению нежности, ласкательства… или малых вещей…».

Исследователь фоносемантики нарисовал несколько кар­тинок, на которых были изображены разные фантастичес­кие существа. Одно добродушное, кругленькое, толстень­кое; другое — угловатое, колючее, злое и т. д. Потом приду­мал разные названия этих существ: «момлына», «жаваруга» и др. Эти картинки были напечатаны в газете «Неделя» с просьбой угадать, где «мамлына», где «жаваруга» и т. д. Ответов было множество. И люди, приславшие письма из разных уголков страны, не сговариваясь, почти единодушно решили, что добродушная, толстенькая — это, конечно, мамлына, а колючая и злая, ясное дело, — жаваруга. Поче­му так?

Видимо, сами звуки М, Л, Н вызывают представление о чем-то округлом, мягком, приятном, а звуки Ж, Р, Г — наоборот, ассоциируются с чем-то угловатым, страшным.

В художественной речи часто подчеркиваются средства­ми звукописи те или иные образы произведения.