Духовная лирика М.Ломоносова и Г.Державина

Жанр оды в поэзии М. Ломоносова и Г. Державина
Духовная лирика М. Ломоносова
Христианские духовные мотивы в лирике Г.Р. Державина
Переложение псалмов в лирике М.Ломоносова и Г. Державина

Введение

Христианская молитва есть словесное выражение живого общения с Богом. Она вмещает бесконечно многое: веру в отеческую любовь Всеблагого, убежденность в действенность молитвенного слова, познание себя, со своими немощами и грехами, стремление к покаянию, очищению, спасению. Молитва Господня («Отче наш ..») заповедана Иисусом и входит в текст Евангелия. Другие молитвы сложены в разные эпохи людьми, достигшими высот духовной жизни, и обрели дар молитвенного творчества.

Обращение поэтов к Псалтири как к образцовому тексту имеет свою историю. История стихотворения, посвященного Богу, восходит к дохристианскому периоду развития Руси. В пристрастии к песнопениям Давида сказалась связь новой русской поэзии с ее силлабическим прологом, с XVII веком, с духовными песнопениями, стихами-молитвами и первыми переложениями псалмов.

С Псалтирью связано возникновение и развитие русской поэзии. При всей ориентации на классицистически понимаемые образцы новая литература второй половины XVII века, а особенно послепетровского времени, — это личностное, не безымянное творчество. Используя западные литературные формы, русские авторы сохраняли преемственность со старорусской традицией.

Обращение к Псалтири, к ее «высоко%0у духовному строю, связывало новую поэзию с древнерусским «соборным» началом и помогало освоить западноевропейские поэтические образцы, восходящие к тем же библейским истокам. Несмотря на оглядку на польскую стихотворную Псалтирь С. Полоцкого, на французские и немецкие вариации духовных од в послепетровское время, русские поэты, находя в Священном Писании свое, заветное, создали собственную традицию псалмической поэзии, связанную и с опытом прочтения других ветхозаветных книг, и с таким художественным явлением XVІІІ века, как духовная поэзия. Этот род стихотворства появился у М. В. Ломоносова и В. К. Тредиаковского, А. П. Сумарокова и Г. Р. Державина, у других поэтов, не исчезая вплоть до 30-40-х годов XIX века.

Тема: «Духовная лирика М.Ломоносова и Г.Державина».

Цель: раскрыть духовные мотивы в лирике М.Ломоносова и Г.Державина.

Задания работы:

— охарактеризовать жанр оды в поэзии М. Ломоносова и Г. Державина;

— раскрыть духовную лирику М. Ломоносова;

— показать христианские духовные мотивы в лирике Г.Р. Державина;

— переложение псалмов в лирике М.Ломоносова и Г. Державина.

1. Жанр оды в поэзии М. Ломоносова и Г. Державина

Отцом русской оды считается Ломоносов. Ломоносов, вооруживший русскую поэзию твердыми представлениями о метрике, строфике, сочетаемости окончаний и рифм, стилевых нормах словоупотребления. Второй не менее выдающийся одописец — Гаврила Романович Державин. Если Ломоносов дал оде метрические и ритмические формы — так сказать, тело, оболочку, то Державин вдохнул в нее живую душу, и в его резко индивидуальном поэтическом стиле выразились универсальные эстетические основы грядущей русской лирики. Одной из основных особенностей поэтики Державина является разрушение жанровой иерархии: соединение “высокого” и “низкого” [12, с. 49]. Традиционно употребление низкой лексики было возможно исключительно в низких жанрах: басня, эпиграмма, комедия. В поэзии Державин создал свой собственный образ – образ поэта, неподкупного борца за правду, смело разговаривающего с царями, не боящегося говорить сильным мира сего даже самые неприятные истины, возводящее в поэзию повседневную жизнь человека. Державин показал, что поэзия есть не только в природе или возвышенных переживаниях: она может быть и в бытовых «раздобарах», и в чтении газет и журналов, и в чае у вечернего костра, и в раздаче кренделей крестьянским ребятишкам. Именно в творчестве Державина лирика обрела, наконец, свободу от посторонних социально-нравственных заданий и стала самоцельной. Во всех формах литературного творчества, перечисленных выше, этот перелом осуществлялся на основе синтеза высоких и низких жанров, взаимопроникновения бытового и идеологического мирообразов. Ломоносов ориентируется на высокий слог. Он считает оду самым значимым жанром лирической поэзии. Ориентируется на церковнословянизм. Исповедует идеалы (тема России, доблесть русской армии, Суворов) [12, с. 50]. Одна из выдающихся од Ломоносова — «Ода на день вошествия на всероссийский престол ее величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1747 г.) В этой оде создан идеальный образ монархини, которому должна следовать Елисаветта, покровительствующая поэтам и ученым, приблежающая к себе людей умных и талантливых. Здесь Л. не скупился на чрезмерные похвалы. Россия процветает, но она может быть еще краше, если императрица осушествит преобразование в духе Петровых дел. Это скорее руководство к действию, общенациональный наказ. Не заслуги Елисаветы волнуют Ломоносова, а будущее России. Классификация од у Ломоносова: 1) высокие; 2) философские; 3) религиозные; 4) послания [8, с. 82].

Но доминируют у него торжественные, похвальные оды. Его оды приурочивались к официальным торжествам. Каждая из таких од могла содержать несколько тем. Таким образом, ода Ломоносова оказывалась полным выражением идей государственной поэзии. Устойчивый характер ломоносовских од с их специфическим тематическим строем, с устойчивой строфой из 10 стихов 4-х стопного ямба, со своеобразным величественным и напряженным стилем. Основой политического мышления Ломоносова была идея «пресвященного абсолютизма». Тема изображения идеального монарха. Оды Ломоносова своим стилем выражают стремление к мечте, отказ от признания действительности помещичьего строя. С др. стороны стиль величественного – тождественный, приподнятый, соответствовал тому чувству национального подъема, гордости, которые явились результатом петровского времени. Обилие в его одической речи славянизмов, библеизмов, слов, ставших по многовековому навыку высокими, слов овеянных ореолом. 2-я половина века – это период, когда ученичество приобретает новые формы [8, с. 83].

В творчестве Державина проявляются те будущие черты, которые позже проявятся у Пушкина, а именно любовь к прародителям. Он не хочет отходить от Ломоносова, он хочет парить как Ломоносов, но его оды отличаются по поэтике и проблематике. Державин ратует за краткость оды и за ее правдоподобие, замечая, что “вымыслы истину только украшают”. Поэт поет гимн вдохновению, повторяя, что лишь оно способно “… на бурные порывы чувства, высокие божественные мысли” [12, с. 60]. Изобразительность, пластичность находятся у Державина на высоком уровне. Державин революционировал погибающий жанр оды. Изменил каноническую оду, внес новое в нее. Визитная карточка Державина – резкие перепады. Державин утверждает идею наслаждения миром, восхищением всеми формами бытия. Многие не понимали, как можно одновременно восхищаться столом и оружием. Описания у Державина столь подробны и живописны. Державин пишет о людях, о своем к ним отношении, и в его стихах личность автора не скрывается в тени, а выходит на первый план. В стихах появляется сам Державин, он выступает со своими собственными мыслями, делами, заботами, как друзьями, так и врагами, живые образы в образы поэзии – это большой шаг в сторону развития русской реалистической поэзии. Творчество Державина можно разделить на три этапа [12, с. 61].

1) пытался следовать традициям М.В. Ломоносова (героическая поэзия), и А.П. Сумарокова (интимная лирика);

2) создал свой стиль («Ода на смерть князя Мещерского», торжественная ода «Ода к Фелице», в которой он в шутливой форме критикует приближенных Екатерины. Ода вышла анонимно, но вскоре все узнали имя автора. Княгиня Дашкова, Президент академии наук, предложила напечатать оду в «Собеседнике любителей русской славы», в котором сотрудничала сама Екатерина. Она приняла оду благосклонно, ведь автор противостоял ее добродетель, простоту и скромность ее приближенным. Державин назвал ее богоподобной царевной, имя Фелица он взял из сказки Е, которую она сочиняла для своего внука Александра. Фелица от лат. Означает счастливая. Белинский оценивая значимость Державин, назвал его 1-м поэтом, который открыл возможность поэзии ХІХ века [12, с. 61].

2. Духовная лирика М. Ломоносова

Взаимоотношения человека с окружающим его миром — природой, в том смысле, который вкладывает в него Ломоносов-учёный, являются, по сути, темой его натурфилософских од и некоторых переводов псалмов. Ломоносовский деизм сказывается и в переводах его псалмов, где автор — это и переводчик богословского текста и соавтор, оригинально дополняющий их художественный мирообраз натурфилософской мыслью. С точки зрения системы мотивов и узкотематического плана человек — природа «Ода, выбранная из Иова» продолжает их по отношению к традиции натурфилософских од. Отсюда вытекает и оттенок эстетики художественной интерпретации библейского текста, так или иначе отвечающего запросам Ломоносова-естествоиспытателя. Библейский текст выражает духовную жизнь человека, в чём отличается от натуралистичных «Размышлений». Поэтому мотив познания материи этих «Размышлений» в «Оде, выбранной из Иова» становится мотивом познания духовного, относящегося именно к внутреннему миру человека. Однако в «Оде, выбранной из Иова», как и в «Размышлениях», природные явления как аллегорические картины, иллюстрирующие закономерность материального и духовного начал, снова делают акцент на естестве и натуре, воплощая своей «картинностью» натуралистичный мирообраз космоса. Ломоносовский перевод отрывка из библейского текста композиционно представляет собой зачин рассказчика и монолог-обращение бога к человеку, где нагнетаются риторические вопросы, сами же содержащие ответы, а далее своего рода развязку — вывод рассказчика относительно человеческого понимания своей судьбы, что имеет сугубо богословское значение [6, с. 127].

Система мотивов «Размышлений» накладывается и на «Оду, выбранную из Иова», что свидетельствует об их тематической взаимосвязи.

Рассматривая оду подробно, необходимо выделить следующую систему мотивов:

1) мотив естественной закономерности;

2) мотив бесконечности;

3) мотив света [6, с. 127].

Тематика данной оды — это распря между человеком и богом, что у Ломоносова одновременно с этим равно теме человек — природа в силу преобладания натурфилософичности его взглядов.

Рассматривая отдельно эти мотивы, можно выстроить развитие и, следовательно, формирование идеи произведения.

Обращаясь к Иову, Бог недвусмысленно корит его:

…Где был ты, как я в стройном чине

Прекрасный сей устроил свет,

Когда я твердь земли поставил

И сонм небесных сил прославил,

Величество и власть мою?

Яви премудрость ты свою! [4, с. 216].

Здесь порицание богом человека мотивируется закономерностью-«стройным чином света», который человек не может осознать и, вследствие чего, ропщет на бога. Затем следует иллюстрация богом человеку независимого положения природы от человеческого сознания:

Где был ты, как передо мною

Бесчисленны тьмы новых звезд,

Моей возжжённых вдруг рукою

В обширности безмерных мест

Моё Величество вещали,

Когда от солнца воссияли

Повсюду новые лучи,

Когда взошла луна в ночи? [4, с. 217]

В данном отрывке раскрываются мотивы бесконечности и света, ассоциирующиеся в контексте строфы с «Божием величеством». Здесь Ломоносовым проводится мысль о том, что человеческое существование имеет определённый временной отрезок и что человек, по сути, лишь какая-то часть огромного мироздания. Конечно, нельзя выпускать из внимания, что Ломоносов увидел в библейском тексте предпосылки и к естественнонаучному пониманию Библии, тем более что её авторы явно оперировали и своими эмпирическими представлениями человека. Вообще, если смотреть на этот художественный текст ещё на более высоком уровне его идейно-смыслового плана, то видно, как монолог Творца, обращённый к человеку, ёмок и имеет достаточно большой ряд смысловых оттенков; здесь не то что бы тот же мотив бесконечности и только материальная его сторона, но и иная точка зрения на ограниченное понимание человеком его настоящего. Как и в «Утреннем размышлении», где есть строка: «…Сия ужасная громада — / Как искра пред тобой одна…», здесь присутствует тот же мотив-антитеза малого и великого, который выражен и в тоне голоса Бога, и в его безграничной самоуверенности, которые Ломоносов и не старался как-то скрыть в своём вольном переводе. Бог предстаёт здесь независимым, бесконечно уверенным в себе творцом всего сущего. Но Ломоносов не был бы и учёным-материалистом, чтобы уже в аллегорическом образе бога не передать также и сущность природных явлений. Из этого следует, что мотив закономерности здесь двояк, он мыслится двояко [6, с. 130]:

1) с одной стороны, закономерность мира материального, его естественное течение;

2) с другой стороны, закономерность духовная, относящаяся к духовной сфере человека.

Деизм ломоносовских взглядов и библейский источник перевода создаёт своеобразное двоемирие, духовно-материальный космос.

Важным здесь является то, что материальный мир раскрывает духовный, а именно: такая особенность текста перечислять природные факты и явления, неся в себе конкретный и образный смыслы, аллегорически раскрывает духовную предпосылку человеческого несчастья, а именно: закономерность материи в формальном отношении равна здесь закономерности душевных страданий человека, его судьбы:

Возмог ли ты хотя однажды

Велеть ранее утру быть

И нивы в день томящей жажды

Дождём прохладным напоить,

Пловцу способный ветр направить,

Чтоб в пристани его поставить,

И тяготу земли тряхнуть,

Дабы безбожных с ней сопхнуть? [3, с. 71].

Учитывая историко-культурную ситуацию ХУІІІ века, произведение Ломоносова противополагается сомнениям в благости бога — идеи, принадлежащей эпохе Ренессанса. Как представитель Просвещения, мало того, как учёный с энциклопедическим складом ума Ломоносов, по сути, сформировал мирообраз с космической концепцией преобладания светлого, рационального начала в нём. Это касается также конкретной линии зоологизированных образов — Бегемота и Левиафана, как утверждает Лотман, обращённых к западной идеологической ситуации, что объясняется отсутствием данных библейских образов в восточной традиции, где вместо них фигурируют «зверь» и «змий» [6, с. 132]. Образы Левиафана и Бегемота в идеологическом контексте Библии являются существами демонического ряда. У Ломоносова же при интерпретации этих образов отсутствует какая бы то ни было образная демонизация: наоборот, нарочито гиперболизированные образы Бегемота и, что более заметно, Левиафана в сопоставлении с первоисточником обыгрывают подобную художественную окраску:

Воззри в леса на Бегемота,

Что мною сотворён с тобой;

Колючий тёрн его охота

Безвредно попирать ногой.

Как верви сплетены в нём жилы.

Отведай ты своей с ним силы!

В нём рёбра как литая медь;

Кто может рог его сотреть? [3, с. 74].

Здесь образ Бегемота предстаёт не как демонический, а как обычное естественное существо, причём по тону гласящего из тучи Бога — это существо, подчинённое богу, а не сатане, которое не имеет признаков сатанической похоти, полностью убранных Ломоносовым.

Общий замысел религиозно-аллегорического ключа оды становится изображением картин Вселенной с подтекстом причинно-следственных связей мироздания:

Обширного громаду света

Когда устроить я хотел,

Просил ли твоего совета

Для множества толиких дел?

Как персть я взял в начале века,

Дабы создати человека,

Зачем тогда ты не сказал,

Чтоб вид иной тебе я дал? [3, с. 75].

И как итог ко всему течению композиции — вывод рассказчика:

Сиё, о смертный, рассуждая,

Представь Зиждителеву власть,

Святую волю почитая,

Имей свою в терпеньи часть.

Он всё на пользу нашу строит,

Казнит кого или покоит.

В надежде тяготу сноси

И без роптания проси [3, с. 76].

Здесь необходимо отметить, что Ломоносов был гениальным человеком, о чём можно даже не упоминать. Поэтому мысль о том, что материя обладает «стройным чином», что она имеет свою непосредственную закономерность, что мироздание подчинено своим скрытым законам, совершенно гармонично соседствует с понятиями духовно-нравственного ряда. Конечно, сюда примешиваются и индивидуальные мысли Ломоносова, не принадлежащие непосредственно к религии, как, например, в этих его строках:

Я долго размышлял и долго был в сомненье,

Что есть ли на землю от высоты смотренье;

Или по слепоте без ряду всё течет,

И промыслу с небес во всей вселенной нет.

Однако посмотрев светил небесных стройность,

Земли, морей и рек доброту и пристойность,

Перемену дней, ночей, явления луны,

Признал, что божеской мы силой созданы [4, с. 181].

Таким образом, является очевидным, что взгляд учёного-материалиста на натуру, которая, как он понимает, имеет «доброту и пристойность», и есть доказательство существования божественной силы, создавшей человека и окружающий его мир. Ломоносов словно лишь через научно-материалистическое познание мира определяет духовную ипостась человеческого индивидуума, определяет его иерархический статус и наличие «на землю от высоты смотренья». Этой концепцией и определяется специфика художественного метода Ломоносова, который даже на основе далекого от науки культурного достояния — Библии — создаёт произведение, сочетающее в себе контрастные положения двух антагонистов — религии и науки [6, с. 135].

Размах изображения природных явлений в «Оде, выбранной из Иова» продолжает традицию натурфилософских од Ломоносова, имея с ними взаимосвязь и образуя с точки зрения системы мотивов и тематики похожий мирообраз, как и в его «Размышлениях». Только мирообраз «Оды, выбранной из Иова» более многосложен; в нём параллельно утверждаются противоположные начала мотива закономерности — материальной и духовной; в нём представлена вся полнота понятия космоса: в нём показано взаимоотношение человека и Бога и их причинно-следственные связи. То есть мотивы библейского текста позволяют Ломоносову раскрыть не только натуру космоса, но и его метафизические предустановки, от чего мирообраз оды резко расширяется на фоне других, имеющих не такую богатую гамму идеологии и представлении о мироздании. Ведь лицом, раскрывающим одический мирообраз, является сам Бог, сам Творец всего сущего, а в «Размышлениях» таким открывателем одического мирообраза является лишь человек, лирический герой Ломоносова [6, с. 136].

3. Христианские духовные мотивы в лирике Г.Р. Державина

Поэзия Г.Р. Державина — одно из самых значительных явлений в русской литературе XVIII века. Поэтический диапазон Державина необыкновенно широк. В его творчестве создается образ достойного гражданина и просвещенного правителя, сатирически обличаются высокопоставленные чиновники, утверждаются идеалы патриотизма и служения отечеству, прославляется героизм русских воинов. Во всем он поэт со своим лицом, со своей программой, со своей правдой. Он смело идет на разрушение привычных уже для его времени норм классицизма и создает свою особую поэтическую систему.

Но, разумеется, не только общественно-политические проблемы волновали поэта, не только о сильных мира сего, о важнейших государственных вопросах его стихи, и не только в этом сказалось его новаторство. Поистине сама жизнь во всем ее разнообразии и богатстве входит в художественный мир Державина. Особенно в позднем творчестве он все чаще задумывается о глубинных основах бытия.

Чтобы до конца понять Державина, нужно обратиться к его философским раздумьям о мире и человеке. Для этого попробуем внимательно прочитать стихотворение, названное словом, которое, если верить «Запискам» Державина, было первым произнесенным мальчиком Гаврилой, когда ему исполнился всего лишь год, — это «Бог» [7, с. 122].

Философская ода «Бог», которая создавалась в 1780-1784 годах, определяет основы миросозерцания поэта, его представления о мироздании и человеке как составной его части.

Ко времени создания этого своеобразного поэтического манифеста Державину было уже 41 год. Прожитая жизнь и многолетний опыт творчества послужили ему опорой для создания этого важнейшего его произведения.

Даже если собрать все, что сказано в мировой поэзии о Боге, эта ода будет заметной, если не лучшей. Безусловно, создавая свою оду, Державин опирался на богатый опыт мировой литературы, особенно на библейские псалмы Давида. Но в его произведении отразились и традиции отечественной литературы, осмысливающей философские проблемы, — это были духовные оды Ломоносова «Вечернее» и «Утреннее размышление о Божьем величестве». В своем «Утреннем размышлении…» Ломоносов пишет:

От мрачной ночи свободились

Поля, бугры, моря и лес,

И взору нашему открылись,

Исполнены твоих чудес.

Там всякая взывает плоть:

«Велик Зиждитель наш Господь!» [4, с. 208].

В державинской оде мы также слышим хвалу величию Божьего творения:

Измерить океан глубокий,

Сочесть пески, лучи планет

Хотя и мог бы ум высокий —

Тебе числа и меры нет!

Не могут духи просвещенны,

От света твоего рожденны,

Исследовать судеб твоих:

Лишь мысль к тебе взнестись депзает,

В твоем величьи исчезает,

Как в вечности прошедший миг [14, с. 90].

В то же время именно по сравнению с духовными одами Ломоносова державинская ода выглядит особенно оригинальной как по мысли, так и по форме. Ведь мысль, чувство, воображение поэта обращены не только к Божьему миру, но и вглубь души:

Но ты во мне сияешь

Величеством твоих доброт;

Во мне себя изображаешь,

Как солнце в малой капле вод [14, с. 91].

У Ломоносова в его одах «Вечернее» и «Утреннее размышление о Божьем величестве» человек — творец и исследователь, титан-первооткрыватель:

Но где ж, натура, твой закон?

С полночных стран встает заря!

Не солнце ль ставит там свой трон?

Не льдисты ль мешут огнь моря?

Се хладный пламень нас покрыл!

Се в ночь на землю день вступил! [4, с. 210].

В державинской оде — человек постигает загадку своей природы и таким путем открывает для себя весь внешний Божий мир и самого Творца:

Частица целой я вселенной,

Поставлен, мнится мне, в почтенной

Средине естества я той,

Где кончил тварей ты телесных,

Где начал ты духов небесных

И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров, повсюду сущих,

Я крайня степень вещества;

Я средоточие живущих,

Черта начальна божества,

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь — я раб — я червь — я Бог! [14, с. 94].

В оде Державина человек оказывается противоречив по своей природе: он не только «умом повелевает громам», но и «телом истлевает в прахе»; он не только «царь» и (Бог», но также «червь» и «раб».

Ломоносов хочет проникнуть за грань непознанного:

Творец, покрытому мне тьмою

Простри премудрости лучи,

И что угодно пред Тобою,

Всегда творити научи [4, с. 235].

Державин готов принять Бога и Человека в их естественной данности, где соединено материальное и духовное, временное и вечное, высокое и низкое, индивидуальное и всеобщее:

Твое созданье я, Создатель!

Твоей премудрости я тварь,

Источник жизни, благ податель,

Душа души моей А царь!

Твоей то правде нужно было.

Чтоб смертну бездну преходило

Мое бессмертно бытие;

Чтоб дух мой в смертность облачился

И чтоб чрез смерть я возвратился,

Отец! — в бессмертие твое [2, с. 177].

Державин не разгадывает тайну такого соединения — он ее обнаруживает опытом и воображением, осознает мыслью и чувствует сердцем. Вот почему он не просто изливает стихами религиозный восторг не просто философствует, а «в сердечной простоте беседует о Боге».

И оказывается, что, если собрать в душе все, что мы уже знаем о Боге и о себе, этого достаточно для ответа на важнейшие вопросы жизни. Материальное, временное, ничтожное — лишь форма проявления великого, вечного и духовного. Таков Бог — таков и человек, отражающий Бога в себе, «как солнце в малой капле вод». А потому так высока должна быть и самооценка человека, и его требования к самому себе. Этому учат нас великие русские поэты-философы, среди которых Ломоносов и Державин по праву занимают свое место.

4. Переложение псалмов в лирике М.Ломоносова и Г. Державина

Христианство внесло в словесность высшее начало, дало особый строй мысли и речи. «И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины» (Ин., 1:14), — объясняет происхождение поэзии Библия. Звуки библейской речи всегда рождали в чуткой душе живой отклик, предоставляя неисчерпаемый источник вдохновения, и потому что библейское слово — кладезь богопознания и тысячелетней мудрости и нравственного опыта, и потому что оно — непревзойденный образец художественной речи. Эта сторона Писания близка русской литературе.

Значительное место занимает духовная лирика и переложения псалмов в творчестве М. В. Ломоносова и Г. Р. Державина, для которых, как и для их современников, традиции духовной поэзии живы и плодотворны. Среди общих причин обращения Ломоносова и Державина к христианским духовным мотивам и лирике необходимо отметить, во-первых, традиционность такого обращения для русской поэзии. Во-вторых, произведения духовной тематики позволяли в аллегорической форме касаться проблем современной поэтам общественной жизни. Третья причина — приобщение Ломоносова и Державина к сокровищнице мировой литературы. Четвертая: духовная лирика давала поэтам возможность выразить собственные личные чувства, связанные с перипетиями судьбы,

В первом томе двухтомного собрания сочинений Ломоносова (1751) собраны стихотворения 1739-1751 годов, первый раздел — «Оды духовные» — составляют «преложения» псалмов 1, 14, 26, 34, 70, 143, 145, «Ода, выбранная из Нова», «Утреннее размышление о Божием Величестве», «Вечернее размышление о Божием Величестве при случае великого северного сияния» Поэт не включил сюда перевод 116-го псалма (имеющийся в «Риторике»), поместил «Оду, выбранную из Иова» вслед за псалмами (в Библии книга Иова предшествует Псалтири). В известном смысле оды духовные — это пушкинский «Пророк», развернутый на пространстве более чем в 700 строк» Самостоятельный отбор и расположение стихотворений из цикла «Оды духовные» позволяют говорить и о композиционных элементах цикла, сюжет которого определяется «совершенствованием представлений лирического героя Ломоносова о мире и истине» [15, с. 109].

Ломоносовские переложения — не точный перевод славянского текста, а его поэтическое переосмысление, отдельные места которого поэт передает по-своему, развертывая и словно поясняя сказанное в оригинале, кое-что добавляя от се бя. Они относятся к разному времени и отражают разные периоды жизни и деятельности Ломоносова. Поэт во многом no-новому прочитал традиционный текст.

Меня в сей жизни не отдай

Душам людей безбожных.

Не дай врагам возвеселиться.

Спаси меня от грешных власти.

Он останавливается на псалмах, где речь идет о борьбе с врагами, о попытках защититься от бед, напастей и происков врагов. «Переложение псалмов связано у Ломоносова с желанием выразить менее официозные, чем в одах, собственные чувства и мысли, поскольку строгие нормативы поэтики классицизма других способов для этой цели не предоставляли», — пишет А В. Западов.

Если в одической поэзии начала 1740-х годов («Ода на взятие Хотина», «Ода на прибытие Елисаветы Петровны») Ломоносов показал исключительность места поэта в мире (вестник Истины, посол от небес к земле), го в «Преложении псалма 143-го», «Утреннем» и «Вечернем размышлении» он показывает, что стоило поэту занять исключительное положение, стать носителем Истины [15, с. 110].

Личные нотки, таким образом, появляются в ломоносовских переложениях псалмов. Но до Державина в этом жанре преобладало морализаторское начало, названия псалмических стихотворений ограничивались библейской нумерацией. А у Державина иногда и отсылка к соответствующему псалму отсутствует, но очень выразительны авторские заглавия «Властителям и судиям», «Радость о правосудии», «Братское согласие» [15, с. 112].

Содержание переложений 1-го псалма, рисующего образ человека, находящегося под постоянным покровительством Божества, у Державина и Ломоносова в общем одно и то же, за исключением допущенного Ломоносовым принципиального отступления от канонического текста. Этого отступления у Державина нет.

Ломоносов. «Он узрит следствия поспешны / В незлобливых своих делах Державин «Подобно он во всем успеет, / Когда и что ни сотворит В Библии » и во всем, что ни делает, успеет» [3, с. 150].

По названию стихотворения Державина — «Истинное счастие» — можно предположить, что именно душевный покой, спокойная совесть для него и есть синоним «счастия». В державинском переложении можно отметить большую описательность, что, в принципе, свойственно поэтической манере автора У Ломоносова мысль, высказанная в источнике, сформулирована более сжато и динамично; его текст более эмоционален, державинский нейтральнее. Лирический герой Державина всматривается в мир с большой долей безмятежности. В строках Ломоносова чувствуется несравнимо больше напряженности в ожидании неясных пока, но неизбежных событий, его лирический герой словно ощущает зыбкость внешнего спокойствия окружающего мира.

М. В. Ломоносов преложение псалма 1-го:

Блажен, кто к злым в совет не ходит,

Не хочет грешным в след ступать,

И с тем, кто пагубу приводит,

В согласных мыслях заседать.

Но волю токмо подвергает

Закону Божию во всем

И сердцем оный наблюдает

Во всем течении своем.

Как древо, он распространится,

Что близ текущих вод растет,

Плодом своим обогатится,

И лист его не отпадет

Он узрит следствия поспешны

В незлобливых своих делах,

Но пагубой смятутся грешны,

Как вихрем восхищенный прах

И так злодеи не восстанут

Пред Вышнего Творца на суд,

И праведны не воспомянут

В своем соборе их отнюдь.

Господь на праведных взирает

И их в пути своем хранит;

От грешных взор свой отвращает

И злобный путь их погубит.

(Между 1743-м и началом 1751 г) [3, с. 154-155].

Г. Р. Державин. Истинное счастие

Блажен тот муж, кто ни в совет,

Ни в сонм губителей не сядет,

Ни грешников на путь не станет,

Ни пойдет нечестивым вслед.

Но будет нощию и днем

В законе Божьем поучаться

И всею волею стараться,

Чтоб только поступать по нем.

Как при потоке чистых вод

В долине древо насаждение,

Цветами всюду окружение,

Дающее во время плод.

Которого зеленый лист

Не падает и не желтеет:

Подобно он во всем успеет.

Когда и что ни сотворит

Но беззаконники не так:

Они с лица земли стряхнутся

Развеются и разнесутся.

Как ветром возметенный прах.

Суда Всевидца не снесут

И не воскреснут нечестивы,

И грешники в совет правдивый

Отнюдь явиться не дерзнут.

Господь в превыспренних своих —

Всех наших помышлений зритель:

Он праведников покровитель,

Каратель и губитель злых (1789) [2, с. 161-162].

Последующие стихотворения показывают, как в Ломоносовский цикл проникает естественно-научная тематика. Уже в преложении псалма 70-го налицо попытка осмыслить Бога по-новому: «ныне буди препрославен / Чрез весь тобой созданный свет»; проявляется тенденция петь ему хвалу не за «щедроты» и «доброты», а за «правоту» Его. Содержание произведения воспроизводит обстановку, в которой приходилось жить и работать Ломоносову.

М.В.Ломоносов — переложение псалма 70-го:

Враги мои чудясь смеются,

Что я гругом объят бедой,

Однако мысли не мятутся,

Когда Господь – заступник мой.

Г.Р.Державин «Умиление»

Все жаждут, все алкают

Знать о вреде моем;

Благословят устами,

Губят, клянут сердцами,

Измены строя ков;

Но Бог – мой Спас, Покров [9, с. 191].

Псалом 70-й

По правде Твоей избавь меня и освободи меня; приклони ухо Твое ко мне и спаси меня.
Будь мне твердым прибежищем, куда я всегда мог бы укрываться; Ты заповедал спасти меня, ибо твердыня моя и крепость моя — Ты.
Ибо враги мои говорят против меня, и подстерегающие душу мою советуются между собою,
Говоря: «Бог оставил его; преследуйте и схватите его, ибо нет избавляющего».

Державин подробно в этой строфе говорит о коварстве врагов, объясняя суть «мены». Ломоносов ограничивается упоминанием о том, что враги «чудясь смейся».

«Переложения псалмов были для Ломоносова не просто стихотворными упражнениями и не диктовались желанием дать читателям в руки стихотворный перевод Псалтири. Ломоносов брал из Псалтири только то, что соответствовало его настроению, выражало волновавшие его чувства. ‘Это и придает переложениям Ломоносова особую искренность и силу [9, с. 193].

В то же время, как показывают приведенные отрывки, Ломоносов довольно часто выходит за границы текста подлинника, добавляя не только отдельные слова, но и целые фразы. Он, однако, не уходит далеко от оригинала, строго следуя за ходом выраженных в нем мыслей.

Заключение

Среди общих причин обращения Ломоносова и Державина к христианским духовным мотивам и лирике необходимо отметить, во-первых, традиционность такого обращения для русской поэзии. Во-вторых, произведения духовной тематики позволяли в аллегорической форме касаться проблем современной поэтам общественной жизни. Третья причина — приобщение Ломоносова и Державина к сокровищнице мировой литературы. Четвертая: духовная лирика давала поэтам возможность выразить собственные личные чувства, связанные с перипетиями судьбы.

Посредством поэзии Ломоносов отразил космические мотивы в этих 3 произведениях; соотнёс научную и религиозную идеологии в непротиворечивом ключе материальной и духовной закономерностей; мотивом познания раскрыл диалектические предустановки понятия космоса. Понятие об иерархических взаимоотношениях человека и бога, творца и творения стали характерной иллюстрацией к научному и религиозному началам этих произведений, раскрыв более высокие общечеловеческие понятия бытия. Духовная лирика Ломоносова говорит о широте его мировоззренческого качества, где гармонично сосуществуют идеи религиозного и научного познаний. С одной стороны, натурализм научного взгляда Ломоносова напрямую воздействует на художественное своеобразие языка од, на реализм натурфилософских картин бытия, с другой — отражает понятийную атмосферу естественной природы и человеческого существования. Если «Размышления» явились продуктом в большей степени научных изысканий Ломоносова, то «Ода, выбранная из Иова» стала теодицей к религиозным предрассудкам людей церкви. Но образ бога в этом отношении только усилил своё художественное качество. Ломоносов словно реабилитировал бога, вновь доказал справедливое отношение бога к людям; благость и справедливость бога стала у Ломоносова мерилом естественной закономерности — мотивом, пронизывающим все три произведения. Если «Размышления» являются индивидуальным выражением космического понятия жизни, то «Ода, выбранная из Иова» это мнение о нём самого бога. В «Размышлениях» Ломоносов показал закономерность материи как учёный-естествоиспытатель; в «Оде, выбранной из Иова» же, наоборот, сам бог, а не человек, раскрыл закономерность духовную, естественность человеческой судьбы. Этим Ломоносов показал двойственное соотношение мотива познания. В «Размышлениях» таким познавателем является сам Ломоносов, отягчённый беспредельностью материи. В » Оде, выбранной из Иова» сам бог является источником познания, он непосредственно является знающим в отличие от «покрытого тьмою» лирического героя Ломоносова. Таким образом, переводом библейского текста Ломоносов дополняет художественное пространство данной его тематической линии, где бог является тем замыкающим началом, которое имеет непосредственную способность обнаруживать истоки обширных космических явлений созданного им мира. Мотивом познания раскрыл диалектические предустановки понятия космоса.

В точности и мастерстве перевода в XVIII веке равен Ломоносову только Державин. В поэтическом наследии Державина двадцать семь переводов и подражаний из Псалтири, отзвуки ее встречаются и в других стихотворениях.

Державин вторгается со своим переживанием в превыспренние сферы, куда путь человеку традиционно заказан, и подтверждает свое вторжение комментарием. Поразительна «поэтическая щедрость», с которой он рассыпает в официальной или духовной оде детали, изобличающие его личность, что делает Державина «первым истинным лириком в России».

Список использованных источников

Голованов Я. К. Этюды о великом. — М.: Раритет, 1997. — 268, с.
Избранные произведения / Михаил Ломоносов, Гавриил Державин. — К.: Дніпро, 1975. — 214, с.
Ломоносов М. В. Поэзия. Проза. Письма / Михаил Ломоносов. — Воронеж: Центрально-Черноморское кн. изд-во, 1986. — 334, с.
Ломоносов М. В. Избранное. — М.: Правда, 1984. — 445 с.
Ломоносов: Краткий энциклопедический словарь /РАН; Музей М.В. Ломоносова ; Ред.-сост. Э.П Карпеев. — СПб.: Наука, 2000. — 257, с.
Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии: Анализ поэтического текста. Статьи и исследования. Заметки. Рецензии. Выступления /Вступ. ст. М.Л.Гаспарова. — СПб.: Искусство-СПБ, 1996. — 846 с.
Муза пламенной сатиры: Рус. стихотвор. сатира от Кантемира до Пушкина / А. Д. Кантемир, В. К. Тредиаковский, М. В. Ломоносов и др.; Сост., авт. вступ. ст. Л. Ф. Ершов; Примеч. А. Л. Ершова. — М.: Современник, 1988. — 540 с.
Орлов П. А. История русской литературы XVIII века. — М.: Высш. шк., 1991. — 318, с.
Павлова Г. Е. Михаил Васильевич Ломоносов: Жизнь и творчество. — М.: Наука, 1980. — 279 с.
Русская классическая эпиграмма. — М.: Худож. лит., 1986. — 358, с.
Русская литература — век XVIII /Сост., подгот. текстов и коммент. П.Е.Бухаркина и др.; Вступ. ст. Ю.В.Стенника. — 1990: Худож. лит. Т.2: Трагедия. — 1991. — 718 с.
Русская литература XVIII века. Классицизм. — М.: Дрофа: Вече, 2006. — 222, с.
Самин Д. К. Сто великих ученых. — М.: Вече, 2000. — 590 с.
Три века русской поэзии /Сост. H.В.Банников. — 2-е изд., доп. — М.: Просвещение, 1979. — 862, с.
Уткина Н. Ф. Михаил Васильевич Ломоносов. — М.: Мысль, 1986. — 223, с.
Шедевры отечественной поэзии XVIII, XIX, XX веков в 3-х томах. — М.: Издательский дом «Синергия»: АО «Московские учебники», 2004 — Т.1: Минувших дней очарованье / вступ. ст.: Е. П. Челышев ; сост. и коммен. : В. А. Кожевников. — 2004. — 557, с.
Щеблыкин И. П. Михаил Ломоносов: очерк жизни и поэтического творчества / Иван Щеблыкин. — М.: Просвещение, 1969. — 104 с.

Освіта та самоосвіта